— Да, мой господин.

— И… ладно, всё равно полезешь.

Гаор насторожился.

— Вставай, Рыжий.

Гаор медленно, преодолевая вяжущую боль во всём теле, встал с кровати.

— Можешь посмотреть в окно.

Под испытующим взглядом Венна Гаор подошёл к окну и отодвинул тяжёлую тёмную штору. За ней была чёрная светомаскировочная, плотно прилегающая к косякам. Гаор поискал глазами и даже провёл по косяку ладонью, отыскивая шнур или кнопку.

— Не старайся, Рыжий, — сказал сзади голос Венна. — Стекла за ней нет. Там бетон, а может, кирпич, а может, и бронеплита. Понял?

— Да, мой господин, — ответил, не оборачиваясь, Гаор.

Сволочь, точно просчитала. Ведь он сразу, едва войдя в комнату, заметил окно, и только и ждал, что хоть ненадолго останется один и выглянет. Нет, он понимает, никакой побег невозможен, куда ему бежать в ошейнике и с клеймом, но… но ведь ворохнулась мысль, что если этаж высокий, то… чтоб наверняка, сразу…

— Вот так, Рыжий. Двери открыть не пытайся. Ни входную, ни лифта. Не получится. И больно будет. А если получится, то очень больно. Понял?

— Да, мой господин.

— А теперь я ухожу. Приду, принесу еды, а сейчас, пока из тебя вся гадость, что ты наглотался, не выйдет, есть тебе нельзя. И не бойся, — Венн рассмеялся вставая. — Никто сюда, кроме меня, не войдёт. Разве что привидение. Любят невинно убиенные по ночам гулять, убийц своих искать и пугать.

Венн так и ушёл, смеясь.

Когда за ним закрылась дверь лифта, Гаор медленно задёрнул и расправил штору на окне-обманке и подошёл к столу. Посмотрел на размеренно тикающий таймер, груду лекарств, потом так же внимательно оглядел комнату. Кровать, хорошая, пружинная, посередине стол и четыре стула вокруг, у стены комод, на комоде чёрный обычный телефон, шкаф для вещей, на стене напротив кровати картина — озеро среди холмов и на берегу маленький дом. Подойти и проверить окошко у домика? Да нет. Пусть думают, что он не знает ни про объективы в картинах, ни про «жучков» в телефонах. Сволочи, какие же вы сволочи, и забота ваша сволочная. Да, одеться, чего-то холодно. На стене над комодом круглые простые часы. Еще… ещё не вечер, или… а не все ли ему теперь равно? Страшно захотелось есть. Он отыскал среди лекарств ампулу глюкозы и таблетку аскорбинки, взял стакан и пошёл в ванную делать себе питьё и одеваться. Его тело хотело жить.

* * *

СОН ВОСЬМОЙ

Продолжение

«…При передвижении по тылам противника наиболее опасны пересечения дорог…» партизанская мудрость.

Аргат

Где-то без адреса

Осень

9 декада

1 день

Время одновременно мучительно медленно тянулось и мгновенно пролетало.

То он лежал, время от времени поглядывая на часы и убеждаясь, что большая стрелка передвинулась от силы на пару делений, то стоило ему задремать, как звенел таймер, и он вставал принять очередное лекарство, прополоскать горло, смазать ожоги и руки. Или сводило живот судорожной болью, и он стремглав бежал в уборную, а потом противная процедура вставления свечи. Хотя, если честно, боль они и впрямь снимали. Он засыпал и тут же просыпался в холодном поту, потому что во сне его снова и снова то лапали, то насиловали. Верхний свет он выключил, но темнота оказалась ещё хуже: он слышал голоса. Снова кричала и звала мать та девчонка, рыдал, вымаливая пощаду, парнишка-спецовик, смеялся Резаный, и командовал Старший. На тумбочке у кровати был ночничок, но тоже белый и к тому же маленький. Его света не хватало на стол, и, чтобы разбирать надписи на коробках и пакетах, приходилось снова включать верхний свет, белый и холодный. Воспалённо горели глаза и лицо, и он снова и снова шёл в ванную умыться холодной водой.

На часах было полчетвёртого, видимо, утра, когда ему удалось не так заснуть, как провалиться в уже знакомую и даже желанную черноту забытья.

А потом опять зазвенел таймер, и Гаор уже привычно встал, взял, что надо, проглотил, наболтал глюкозы с аскорбинкой, выпил и лёг. И заснул. Пожалуй, впервые за эти дни. Ничего не болело, или он уже не ощущал боли, но он спал. И даже не видел снов.

И проснулся не от звона таймера, а просто потому, что проснулся. И полежал немного с закрытыми глазами, слушая тишину двойного тиканья — таймера и настенных часов, вспоминая вчерашнее и пытаясь сообразить, что же теперь с ним будет. Убивать его ни Венн, ни Фрегор не будут, так что… «печки» не будет. Но… но через сколько-то там суток его вернут хозяину, и он опять окажется в рабской казарме «Орлиного гнезда», а вот что там с ним — палачом и подстилкой — сделают в первую же ночь… И тут же решил: нет, отбиваться он не будет, от своих он примет. Убьют так убьют, туда, значит, и дорога. Третья спальня — это не первая, где одни паскудники и стукачи, третья спальня… там люди, трудяги, нет, от них он примет. И тут же мелькнула предательская мысль: а если… если не говорить? Нет, не врать, но ведь его и не спросят, не принято это в «Орлином Гнезде» — спрашивать где был да что делал. Хозяин увёз, хозяин привёз, и…

Додумать Гаор не успел, услышав, как открывается дверь лифта. И сразу тело отозвалось на этот звук испуганной болью. Но глаз он не открыл и не шевельнулся. Открылась дверь из прихожей, щёлкнул выключатель, и по векам ударил ненавистный белый свет.

— Спишь, Рыжий? — весело сказал… господский голос. — Давай вставай.

Это уже был приказ. И он ответил положенным:

— Да, мой господин, — откинул одеяло и медленно, преодолевая вязкую тяжесть во всём теле, встал.

— Ты чего это нагишом? — искренне удивился Венн, оглядывая его. И тут же засмеялся: — Привык или ждал кого?

Гаор угрюмо промолчал. Не объяснять же, что нашёл в шкафу хорошее трикотажное бельё, длинное, оделся и… всё-таки у него слабо, но кровило, и обнаружив это, он сразу замыл кальсоны, пока кровь свежая, и повесил сушиться, а то ему только порки за испорченную одежду не хватает, а фуфайку… как снял, чтоб смазать ожоги на груди, так и не стал надевать. И вообще он столько раз за ночь вставал и бегал, что раздеваться и одеваться замучишься, а руки тоже болят. Ну и хрен с ним, пусть что хочет, то и думает.

— Давай, приводи себя в порядок, — распорядился Венн. — И я там коробку у лифта оставил, тащи её сюда.

— Да,